Пуля - Страница 40

Я чувствовала спокойного Натаниэля, бесстрастного Дамиана и немного напуганного, но тем не менее, решившего не быть слабым звеном Ричарда, а еще — Жан-Клода, более уверенного, более надежного, более Мастера, чем когда-либо раньше. Он позволил мне дотянуться до всей этой разъяренной силы и съесть ее. Я впитала в себя этот гнев, и все мы кормились им, потому что Жан-Клод понял, как разделить энергию между всеми нами. В этот момент я поняла, что это был не мой триумвират и не его, но наш, и он знал, как управлять метафизическим автомобилем лучше, чем я. Меня устраивало быть ружьем, до тех пор, пока я не застрелю Белль Морт.

Ее гнев разбудил мой собственный, этот глубокий бассейн гнева, который я хранила на протяжении стольких лет. Ему нравился гнев Белль, нравился его вкус, и мы пили его, пили ее до дна.

Она упала на пол.

— Нет, — прошептала она, — этого не может быть!

— Та часть Матери, которую вы взяли, хочет Аниту, — сказал Жан-Клод, — и эта часть контролирует вас обоих. Она не умерла, она живет в вас. А остальные члены Совета взяли часть ее силы?

— Да, — ответила Белль, прежде чем смогла остановиться.

— Тогда вы все отравлены ее злом.

Тогда я ощутила его страх. Мы все его ощутили.

— Вы должны были просто позволить ей умереть, — сказала я.

— Она предложила нам свою силу, как темный ветер, — произнес Падма, и он выглядел потерянным.

— Боже мой, — не удержалась я. — Она действительно поимела вас.

Тогда оба вампира уставились на меня.

— Но она хочет тебя, некромант, — они говорили в унисон. Запах жасмина был повсюду и запах дождя, пролившегося на землю тысячи лет назад. Это был запах Матери Всей Тьмы. Марми Нуар не умерла, она была во всех них.

Они посмотрели на меня и сказали, словно эхо:

— Любовник Смерти кормился бы твоим страхом, некромант. Но эти два тела не могут, а жаль. Мы хотели бы насладиться вкусом того, насколько сильно ты нас боишься.

— Ты контролируешь Падму и Белль более полно, чем остальных?

— Они самые молодые в Совете, наиболее далекие от меня во времени, — ответили оба.

— И не такие мощные, как остальные, — вставил Жан-Клод.

— Он ненавидит тебя за то, что ты уничтожила его сына, это открыло его мне. Она хочет тебя, ее гнев и сожаление открыли ее мне. Любовник Смерти ничего не чувствует к тебе, кроме того, что твоя смерть будет мудрым решением. Но он жаждет убийств и смертей, чтобы напитаться, а этот новый, более современный Совет сдерживает его. Я обещала ему смерть, смерть, какой он не видел много веков, если он будет моей лошадкой. Дракон ничего не испытывает по отношению к вам, кроме любопытства. Странник знает, что происходит, и он прячется от меня. У него одно тело, и если его уничтожить, его не станет, но моя душа заполняет многие тела сейчас. Вам придется убить их всех, чтобы уничтожить меня.

— Разделенная душа, — сказал Жан-Клод.

— Да, — согласилась она, — и даже смерть всего Совета не уничтожит меня полностью. Они посмотрели на меня и произнесли: — Спасибо тебе за убийство Отца Дня, он был единственным, кто мог противостоять мне.

— Я делала это не для того, чтобы помочь тебе, — бросила я.

— Но это помогло мне, Анита, гораздо больше, чем ты когда-либо сможешь понять.

— Ты поглотила его силу, когда он умер, — предположила я.

Оба вампира кивнули.

— Белль Морт, — позвал Жан-Клод: — Ты должна бороться с ней.

— Она не может, — ответили вампиры в один голос.

Я почувствовала, как Жан-Клод открыл ардер и вонзил его в Белль Морт. Голова Белль запрокинулась, спина согнулась, а когда она подняла глаза, они были ее человеческого карего цвета.

— Она не понимает ардер, но она понимает похоть, Жан-Клод.

Затем глаза Белль наполнились силой, более темной, чем ее собственная. Ее глаза стали подобны морю под ночным небом, и я видела эти глаза раньше, но не у Матери. Белль и Падма проговорили в унисон.

— Мы давно знаем вожделение, Анита. Помнишь, что мы сделали в Лас-Вегасе с вертиграми? Я могу поднять ардер и утопить вас всех в нем на несколько часов, пока не взойдет солнце, и моя сила будет расти с каждым щелчком стрелки часов.

Пальцы Ричарда сжали мое плечо, и я поняла, что с приходом каждого нового мужчины в комнату его отталкивали, нет, не отталкивали — отодвигали дальше от меня. Он понял, что сейчас настал момент выбора, я ощутила это, когда его мысли коснулись меня. Страх побежал через Жан-Клода как холодная вода, но я еще почти ничего не чувствовала, отталкивая свои эмоции, как поступала в условиях кризиса. Только Ричард из нас троих был спокоен. Нет, Мика, которого я чувствовала, тоже был спокоен, и Натаниэль с ним. Мика был невозмутим, потому что он почти всегда был таким, можно было только представить многие годы работы над собой, приведшие к подобному спокойствию. Он был похож на глубокое, тихое озеро, в котором растворялись все проблемы. Натаниэль был бесстрастен, потому что он искренне верил, что я его не подведу, что найду выход. Его непоколебимая вера спасала нас и раньше, но как всегда, помимо всего прочего меня это пугало, я боялась подвести его и разрушить глубокое, прочное убеждение, что я сделаю все, что нужно. И Ричард, наконец, успокоился, и его спокойствие было сродни невозмутимости Мики, созданное в результате работы, лечения, усилия. Он выстроил свое спокойствие так же, как наработал мышцы, постепенно, раз за разом.

Я второй раз в жизни почувствовала версию ардера Ричарда. Она была ближе к обладанию, но не демоническому, а чему-то вроде пока-смерть-не-разлучит-нас, к принадлежности только друг к другу и ни к кому другому. Когда-то таково было желание моего сердца, но со временем во мне поднялся ардер, мне нужно было больше помощи в моей жизни, чем мог дать один человек, так что ардер дал мне Мику и Натаниэля, и, наконец, сделал меня той, которая могла быть с Жан-Клодом.